r0kXcq8l3c

Вопросы для самопроверки:

1.Какими элементами М. Полани расширил понимание идеи преемственности в развитии науки?

2.Что М. Полани понимает по «неявным» или «личностным знанием»?

3.Какое значение в работе ученого М. Полани придавал невербализованным образцам деятельности?

4.Какой вид знаний и умений непосредственно передается от учителя к ученику?

5.Каковы слабые стороны концепции неявного знания М. Полани, мешающие правильному пониманию научной деятельности?

Литература:

1.Канке В.А. Основные философские направления и концепции науки: Итоги ХХ столетия. М.: Логос, 2000.

2.Никифоров А.Л. Философия науки: история и теория. М.: ИдеяПрогресс, 2006.

3.Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985.

4.Современная философия науки: знание, рациональность ценности в трудах мыслителей Запада: хрестоматия. М., 1996.

70

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Всовременных условиях роль науки в общественной жизни неуклонно возрастает. Важнейшей характеристикой научного знания является его динамика, т.е. его рост, изменение, развитие и т.п.

На первый взгляд становление теоретического исследования проходит бурно и непредсказуемо. Однако, развитие научного знания имеет определенную логику и многие философы и историки науки пытались и пытаются раскрыть эту логику развития. Поэтому проблема роста научного знания со второй половины XIX в. становится центральной проблемой философии науки – и как дисциплины, и как направления в философии.

Вистории философии науки рост и развитие научного знания объяснялся и объясняется на основе трёх моделей: стандартная модель (позитивизм и неопозитивизм), которая сформировалась и была преобладающей для раннего этапа в философии науки; постпозитивизм, который стал предлагать более широкие трактовки функционирования и развития научного знания; эволюционная (генетическая) эпистемология, основной задачей является выявление генезиса и этапов развития познания, его форм и механизмов в эволюционном ключе, в частности, построение на этой основе теории эволюции науки.

Вданной проблеме философии науки можно выделить три аспекта, а именно, динамика науки:

это эволюционное изменение (расширение объема и содержания научных истин) или развитие (изменение со скачками, революциями, качественными отличиями во взглядах на один и тот же предмет)?

процесс кумулятивный (накопительный) или антикумулятивный (включающий отказ от прежних взглядов как неприемлемых и несоизмеримых с новыми взглядами)?

объясняется самоизменением (интернализм1) научного знания или на него существенно влияют вненаучные (социокультурные) факторы

(экстернализм2)?

Очевидно, ответы на эти вопросы нельзя получить, исходя только из философского анализа структуры сознания. Необходимым является также привлечение материала реальной истории науки. Реальная история науки показывает, что происходящие в ней когнитивные3 изменения имеют эволюционный, т.е. направленный и необратимый характер.

1Интернализм – точка зрения, согласно которой развитие науки осуществляется преимущественно под воздействием внутренних факторов, в силу внутренней логики развития.

2Экстернализм – точка зрения, согласно которой развитие науки осуществляется под воздействием внешних для науки факторов – влиянием государства, религии и других социокультурных факторов.

3Когнитивный (психол.) – относящийся к сознанию, мышлению, связанный с ним.

71

БИБЛИОГРАФИЯ

1.Беркли Дж. Сочинения. М.: Мысль, 1978.

2.Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М.: Изд-во иностр.

л-ры, 1961.

3.Борн М. Моя жизнь и взгляды. М.: Прогресс, 1973.

4.Бройль Л де. По тропам науки. М.: Изд-во иностранной литературы,

1962.

5.Бэкон Ф. Новый Органон // Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. М., 1978. Т. 2.

6.Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М.: Наука, 1981.

7.Витгенштейн Л. Философские работы / пер. с нем. М.С. Козловой и Ю.А. Асеева. М.: Гнозис, 1994.

8.Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук: в 3 т. М.: Мысль,

1974–1977.

9.Гриненко Г.В. История философии: учебник. 2-е изд., испр. и доп. М.: Юрайт-Издат, 2005.

10.Декарт Р. Рассуждение о методе // Декарт Р. Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 1.

11.Зотов А.Ф. Современная западная философия. М., 2001.

12.Канке В.А. Основные философские направления и концепции науки: Итоги ХХ столетия. М.: Логос, 2000.

13.Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч.: в 6 т. М.: Мысль, 1964.

Т. 3.

14.Капица С.П. Эксперимент. Теория. Практика. М.: Наука, 1977.

15.Карнап Р. Философские основания физики Введение в философию науки. М.: Прогресс, 1971.

16.Кедров Б.М. Проблемы логики и методологии науки: Избранные тру-

ды. М.: Наука,1990.

17.Конт О. Дух позитивной философии: Слово о положительном мышлении / пер. с фр. Изд. 2-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.

18.Конт О. Общий обзор позитивизма / пер. с фр. И.А. Шапиро; под ред. Э.Л. Радлова. Изд. 2-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.

19.Кравец А. Методология науки. Воронеж: ВГУ, 1991.

20.Крафт В. Венский кружок. Возникновение неопозитивизма. М., 2003.

21.Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977.

22.Кун Т. Логика науки или психология исследования? // Философия науки. Вып. 3: Проблемы анализа знания. М., 1997.

23.Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М.: Медиум, 1995.

24.Лакатос И. Бесконечный регресс и основания математики // Современная философия науки. М., 1996.

25.Лакатос И. История науки и ее рациональная реконструкция // Структура и развитие науки. М., 1978.

72

26.Лакатос И. Методология исследовательских программ. М., 2003.

27.Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001.

28.Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии. М.: Издательство политической литературы, 1984.

29.Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому.

М., 1988.

30.Никифоров А.Л. Философия науки: история и теория. М.: ИдеяПрогресс, 2006.

31.Огурцов А.П. От натурфилософии к теории науки. М., 1995.

32.Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985.

33.Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.

34.Пуанкаре А. О науке. М.: Наука, 1990.

35.Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. М.: ТЕРРА, 2000.

36.Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск: Водолей, 1999.

37.Рейхенбах Г. Философия пространства и времени. М., 1985.

38.Романовская Т.Б. Наука XIX–ХХ вв. в контексте истории культуры. М.,

1995.

39.Рузавин Г.И. Методология научного исследования. М.: ЮНИТИ-

ДАНА, 1999.

40.Сачков Ю.В. Научный метод: вопросы и развитие. М.: Эдиториал УРСС, 2003 .

41.Современная философия науки: знание, рациональность ценности в трудах мыслителей Запада: хрестоматия. М., 1996.

42.Степин В.С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

43.Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М.: Гардарики, 2006.

44.Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс,

1986.

45.Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания / пер. с англ. А.Л. Никифорова. М.: АСТ; Хранитель, 2007.

46.Фейерабенд П. Наука в свободном обществе / пер. с англ. А.Л. Никифорова. М.: АСТ: АСТ, 2010.

47.Фейерабенд П. Прощай, разум / пер. с англ. А.Л. Никифорова. М.: АСТ: Астрель, 2010.

48.Шредингер Э. Наука и гуманизм. Ижевск: НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2001.

49.Юм Д. Трактат о человеческой природе. М.: Канон, 1995.

73

ПРИЛОЖЕНИЕ

Прочитайте фрагмент из книги К. Поппера «Предположения и опровержения: Рост научного знания» и ответьте на вопросы после него:

I

Цель данной лекции состоит в том, чтобы подчеркнуть значение одного частного аспекта науки – необходимость ее роста или, если хотите, необходимость ее прогресса. Я имею в виду здесь не практическое или социальное значение необходимости роста науки. Прежде всего, я хочу обсудить интеллектуальное значение этого роста. Я утверждаю, что непрерывный рост является существенным для рационального и эмпирического характера научного знания и, если наука перестает расти, она теряет этот характер. Именно способ роста делает науку рациональной и эмпирической. На его основе ученые проводят различия между существующими теориями и выбирают лучшую из них или (если нет удовлетворительной теории) выдвигают основания для отклонения всех имеющихся теорий, формулируя некоторые условия, которым должна удовлетворять приемлемая теория.

Из этой формулировки видно, что, когда я говорю о росте научного знания, я имею в виду не накопление наблюдений, а повторяющееся ниспровержение научных теорий и их замену лучшими и более удовлетворительными теориями. Между прочим, этот процесс представляет интерес даже для тех, кто видит наиболее важный аспект роста научного знания в новых экспериментах и наблюдениях. Критическое рассмотрение теорий приводит нас к попытке проверить и ниспровергнуть их, а это, в свою очередь, ведет нас к экспериментам и наблюдениям такого рода, которые не пришли бы никому в голову без стимулирующего и руководящего влияния со стороны наших теорий и нашей критики этих теорий. Наиболее интересные эксперименты и наблюдения предназначаются нами как раз для проверки наших теорий, в особенности – новых теорий.

В данной статье я хочу рассмотреть значение этого аспекта науки и решить некоторые проблемы – как старые, так и новые, – которые встают в связи с понятием научного прогресса и с дифференциацией конкурирующих теорий. Новыми проблемами, которые я хочу обсудить, являются главным образом те, которые связаны с понятием объективной истины и с понятием приближения к истине – понятиями, которые, как мне представляется, могут оказать большую помощь в анализе роста знания.

Хотя мое обсуждение будет ограничено анализом роста научного знания, я думаю, мои рассуждения без существенных изменений справедливы также для роста донаучного знания, т.е. для того общего способа, с помощью которого люди и даже животные приобретают новое фактуаль-

74

ное знание о мире. Метод обучения с помощью проб и ошибок, т.е. метод обучения на ошибках, кажется в основном одним и тем же, используется ли он низшими или высшими животными, шимпанзе или учеными. Меня интересует не столько теория научного познания, сколько теория познания вообще. Однако изучение роста научного знания является, я думаю, наиболее плодотворным способом изучения роста знания вообще, так как рост научного знания можно считать ростом обычного человеческого знания, выраженного в ясной и отчетливой форме (на что я указал в 1958 году в предисловии к «Логике научного открытия»).

Однако не существует ли опасность, что наша потребность в прогрессе останется неудовлетворенной и рост научного знания прекратится? В частности, не существует ли опасность, что развитие науки закончится вследствие того, что она выполнит свою задачу? Едва ли можно поверить в это, так как наше незнание бесконечно. Реальной опасностью для прогресса науки является не возможность его прекращения, а такие вещи, как отсутствие воображения (иногда являющееся следствием отсутствия реального интереса), неоправданная вера в формализацию и точность (которая будет обсуждаться далее в разд. V) или авторитаризм в той или иной из его многочисленных форм.

Слово «прогресс» я использовал в различные периоды своей деятельности, и я хотел бы ясно сказать, что меня совершенно правильно считали не верящим в исторический прогресс. Действительно, ранее я выдвигал различные возражения против веры в закон прогресса и считал, что даже в науке отсутствует что-либо похожее на прогресс. История науки, подобно истории всех человеческих идей, есть история безотчетных грез, упрямства и ошибок. Однако наука представляет собой один из немногих видов человеческой деятельности – возможно, единственный, – в котором ошибки подвергаются систематической критике и со временем довольно часто исправляются. Это дает нам основание говорить, что в науке мы часто учимся на своих ошибках и что прогресс в данной области возможен. В большинстве других областей человеческой деятельности существует изменение, но редко встречается прогресс (если только не принимать очень узкого взгляда на наши возможные жизненные цели), так как почти каждое приобретение уравновешивается – или более чем уравновешивается – некоторой потерей. В большинстве областей мы даже не знаем, как оценить происшедшее изменение.

В области же науки у нас есть критерий прогресса: даже до того, как теория подвергнется эмпирической проверке, мы способны сказать, будет ли эта теория – при условии, что она выдержит определенные специфические проверки, – улучшением ранее принятых нами теорий. В этом состоит мой первый тезис.

Иными словами, я утверждаю, что мы знаем, какой должна быть хорошая научная теория, и даже до ее проверки нам известно, какого рода

75

теория будет еще лучше – при условии, что она выдержит определенные решающие проверки. Это и есть то (метанаучное) знание, которое дает нам возможность говорить о прогрессе в науке и о рациональном выборе теорий.

II

Таким образом, мой первый тезис состоит в том, что даже до того, как теория будет проверена, мы можем знать, что она будет лучше некоторой другой теории, если выдержит определенные проверки.

Из первого тезиса вытекает, что у нас есть критерий относительной приемлемости, или потенциальной прогрессивности, который можно применить к теории даже до того, как мы узнаем с помощью некоторых решающих проверок, оказалась ли она действительно удовлетворительной.

Этот критерий относительной потенциальной приемлемости (который я сформулировал несколько лет назад и который позволяет нам классифицировать теории по степени их относительной потенциальной приемлемости) является чрезвычайно простым и интуитивно ясным. Он отдает предпочтение той теории, которая сообщает нам больше, т.е. содержит большее количество эмпирической информации, или обладает большим содержанием; которая является логически более строгой; которая обладает большей объяснительной и предсказательной силой; которая, следовательно, может быть более строго проверена посредством сравнения предсказанных фактов с наблюдениями. Короче говоря, интересную, смелую и высокоинформативную теорию мы предпочитаем тривиальной теории.

Все эти свойства, наличия которых мы требуем у теории, равнозначны, как можно показать, одному – более высокой степени эмпирического содержания теории или ее проверяемости.

III

Мое исследование содержания теории (или любого высказывания) опирается на ту простую и очевидную идею, что информативное содержание конъюнкции любых двух высказываний а и b (ab) всегда больше или по крайней мере равно содержанию любой из ее частей.

Пусть а – высказывание «В пятницу будет дождь», b – высказывание «В субботу будет хорошая погода» и ab – высказывание «В пятницу будет дождь и в субботу будет хорошая погода». Очевидно, что информативное содержание последнего высказывания – конъюнкции ab – будет превосходить как содержание а, так и содержание b. Также очевидно, что вероятность ab (или, что то же самое, вероятность истинности ab) будет меньше вероятности каждого из его компонентов.

Записывая «содержание высказывания а» как Ct (a) и «содержание конъюнкции а и b» как Ct (ab), мы получаем:

76

(1) Ct(a) < Ct(ab) > Ct(b).

Это утверждение противоположно соответствующему закону исчисления вероятностей:

(2) р(а) > p (ab) < р(b)

тем, что в нем знаки неравенства обращены в противоположную сторону. Взятые вместе, эти два закона устанавливают, что с возрастанием содержания уменьшается вероятность и наоборот; иными словами, что содержание возрастает вместе с ростом вероятности. (Это утверждение находится, конечно, в полном соответствии с общей идеей о том, что логическое содержание высказывания представляет собой класс всех тех высказываний, которые логически следуют из него. Поэтому можно сказать, что высказывание а является логически более строгим, чем высказывание b, если его содержание больше, чем содержание высказывания b, т.е. если оно влечет больше следствий.)

Этот тривиальный факт имеет следующее неизбежное следствие: если рост знания означает, что мы переходим к теориям с возрастающим содержанием, то он должен также означать, что мы переходим к теориям с уменьшающейся вероятностью (в смысле исчисления вероятностей). Таким образом, если нашей целью является прогресс, или рост знания, то высокая вероятность (в смысле исчисления вероятностей) не может при этом быть нашей целью: эти две цели несовместимы.

Я получил этот тривиальный, хотя и чрезвычайно важный результат около тридцати лет назад и с тех пор неоднократно говорил о нем. Однако предрассудок, заставляющий нас стремиться к высокой вероятности, столь прочно укоренился в сознании людей, что этот тривиальный результат многие все еще считают «парадоксальным». Несмотря на существование этого простого результата, мысль о том, что высокая степень вероятности (в смысле исчисления вероятностей) должна быть чем-то весьма желательным, представляется большинству людей настолько очевидной, что они вовсе не расположены оценить ее критически. Именно поэтому д-р Б. Брук-Уовелл предложил мне вообще не говорить в этом контексте о «вероятности» и опираться в своей аргументации только на «исчисление содержания» или «исчисление относительного содержания». Другими словами, он посоветовал мне не говорить, что наука стремится к невероятности, а просто сказать, что она стремится к максимальному содержанию. Я долго размышлял над этим предложением, однако пришел к выводу, что оно не поможет: если мы стремимся к прояснению существа дела, то, повидимому, неизбежно полное расхождение с широко распространенным и глубоко укоренившимся предрассудком о вероятности. Даже если бы в основание своей теории я положил исчисление содержания или исчисление логической силы (что было бы нетрудно сделать), все-таки следовало бы объяснить, что исчисление вероятностей в его («логическом») применении к суждениям или высказываниям есть не что иное, как исчисление логиче-

77

ской слабости или отсутствия содержания у высказываний (абсолютной или относительной логической слабости). Может быть, столь полного расхождения можно было бы избежать, если бы люди не так доверчиво принимали ту мысль, что целью науки является высокая вероятность и что поэтому теория индукции должна объяснять, каким образом мы добиваемся высокой степени вероятности для наших теорий. (В этом случае необходимо отметить, что существует еще одно важное понятие, а именно: «правдоподобие» или «правдоподобность», и особое исчисление правдоподобности, совершенно отличное от исчисления вероятностей, с которым его, по-видимому, иногда смешивают.)

Для того чтобы избежать этих простых выводов, были предложены самые различные более или менее изощренные теории. Я надеюсь, мне удалось показать, что ни одна из них не достигла успеха. Важнее, однако, то, что они вовсе не являются необходимыми. Следует лишь понять, что то свойство, которое мы ценим в теориях и которое можно назвать «правдоподобностью» или «правдоподобием» (см. далее разд. XI), не есть вероятность в смысле исчисления вероятностей с его неизбежной теоремой (2).

Подчеркнем, что стоящая перед нами проблема отнюдь не является терминологической. Я не возражаю против того, что вы называете «вероятностью», и я не буду возражать, если вы назовете степени вероятности, для которых справедливо так называемое «исчисление вероятностей», другим именем. Самому мне представляется, что термин «вероятность» удобнее всего сохранить для того, что удовлетворяет хорошо известным правилам исчисления вероятностей (которые построены Лапласом, Кейнсом, Джеффрисом и многими другими и для которых я сам предложил несколько различных формальных систем аксиом). Если, и только если, мы принимаем эту терминологию, то не может быть никаких сомнений в том, что абсолютная вероятность некоторого высказывания а есть просто степень его логической слабости, или отсутствия информативного содержания, а относительная вероятность высказывания а при данном высказывании b есть степень относительной слабости или относительного отсутствия нового информативного содержания в высказывании а при условии, что мы уже обладаем информацией b.

Таким образом, если в науке мы стремимся к высокоинформативному содержанию, если рост знания означает, что мы знаем больше, что мы знаем а и b, а не только одно а, и что содержание наших теорий возрастает, то мы должны согласиться с тем, что в науке мы стремимся к низкой вероятности (в смысле исчисления вероятностей).

Из того, что низкая вероятность означает высокую вероятность фальсификации, следует, что высокая степень фальсифицируемости, опровержимости или проверяемости является одной из целей науки – точно такой же целью, как и высокоинформативное содержание.

78

Итак, критерием потенциальной приемлемости является проверяемость или невероятность: лишь в высокой степени проверяемая (невероятная) теория достойна проверки, и она актуально (а не только потенциально) приемлема, если она выдерживает строгие проверки, в частности, те, которые мы считаем решающими для этой теории еще до того, как они были предприняты.

Во многих случаях строгость проверок можно сравнить объективно. Мы можем даже определить меру строгости проверок. С помощью того же метода мы можем определить объяснительную силу и степень подкрепления теории.

IV

Применимость выдвинутого нами критерия к анализу прогресса науки легко проиллюстрировать на примерах из истории науки. Теории Кеплера и Галилея были объединены и заменены логически более строгой и лучше проверяемой теорией Ньютона; аналогичным образом теории Френеля и Фарадея были заменены теорией Максвелла. В свою очередь, теории Ньютона и Максвелла были объединены и заменены теорией Эйнштейна. В каждом из этих случаев прогресс состоял в переходе к более информативной и, следовательно, логически менее вероятной теории – к теории, которая была более строго проверяема благодаря тому, что делала предсказания, опровержимые более легко в чисто логическом смысле.

Если проверка новых, смелых и невероятных предсказаний теории не опровергает ее, то можно сказать, что она подкрепляется этими строгими проверками. В качестве примеров такой ситуации я могу напомнить об открытиях Нептуна Галле и электромагнитных волн Герцем, о наблюдениях солнечного затмения Эддингтоном, об интерпретации максимумов Дэвиссона Эльзассером как обусловленных дифракцией волн де Бройля и о наблюдении Пауэллом первых мезонов Юкавы.

Все эти открытия представляют собой подкрепления, явившиеся результатом строгих проверок – результатом предсказаний, которые были в высшей степени невероятными в свете имеющегося в то время знания (полученного до построения этой проверенной и подкрепленной теории). Многие другие важные открытия были сделаны в ходе проверок теорий, хотя они привели не к подкреплению, а к опровержению соответствующих теорий. Современным ярким примером такого открытия является опровержение четности. Классические эксперименты Лавуазье, показавшие, что количество воздуха в закрытом сосуде уменьшается в результате горения свечи, или что вес железных опилок после прокаливания возрастает, хотя и не обосновали кислородной теории горения, но проложили путь к опровержению теории флогистона.

Эксперименты Лавуазье были тщательно продуманы. Отметим, однако, что большая часть даже так называемых «случайных открытий» име-

79